Монолог беззубого (Алексей Назаров)

                                У одного мудрого китайца спросили, 
                что более жизнеспособно: твёрдое или мягкое? 
               "Мягкое", – ответил он и в доказательство 
                сослался на свой рот: "Смотри, зубов уже 
                давно нет, а язык всё ещё болтается". 

                                                        Старинный фольклор 

Старость, что ли, подступает? – 
поседела голова, 
зубы челюсть покидают, 
словно дерево листва. 

Были все в одной упряжке, 
так сказать – и вот те раз: 
брешь в стене! Теперь лишь кашки 
кушать мне, коль нету вас. 

Тот – с преградою столкнулся, 
этот – вдруг служить устал… 
Вот ещё один качнулся, 
оступился и упал. 

Мой отряд бойцов редеет – 
прежде крепких, не таких… 
Улыбнёшься – дёсны рдеют, 
и язык промежду них. 

Дробь никто не выбивает, 
постепенно скрежет стих. 
На зуб зуб не попадает, 
потому что нету их. 

Я не щёлкаю зубами, 
не скриплю и не стучу. 
А чему же я с годами 
свои дёсны обучу? – 

Зубы Морзе знали чётко, 
небольшой репертуар… 
И морзянка, и чечётка – 
жаль, не жаль – оревуар! 

Зубы мне уже не стиснуть, 
и не сжать, и не сцепить, 
зубочистку в щель не втиснуть – 
хоть на память сохранить. 

Не кусаю больше губы 
от волнений и обид. 
И никто уже мне зубы 
сроду не заговорит. 

У меня свобода слова – 
что хочу, то и скажу: 
языка как такового 
за зубами не держу. 

Да и как не изъясняться, 
как же тут не говорить, 
если свой язык мне, братцы, 
больше нечем прикусить? 

Но не то, чтоб без умолку 
речи вёл я на виду. 
Даже временно на полку 
зубы больше не кладу. 

Как могу, так пробиваюсь, 
как умею, так держусь, 
зуботычин не пугаюсь, 
кариеса не боюсь. 

Нет, живое не угасло 
окончательно в душе. 
Ну, а что в зубах навязло – 
с тем расстался я уже. 

Проходя опять же мимо 
продовольственных щедрот, 
чуть вздохну: что оку зримо, 
всё равно ведь зуб неймёт. 

Потому-то однобоко 
возместить, хоть и не скуп, 
око я могу за око, 
но никак не зуб за зуб. 

Это раньше, чтоб не скиснуть, 
мог я зубы показать. 
А теперь – ни толком свистнуть, 
ни разборчиво сказать. 

Я, ребята, не в расцвете, 
и, хочу ли, не хочу, 
ни на что на этом свете 
зубы больше не точу. 

Может сила рук случиться 
не такой, чтоб не отдать – 
нечем будет мне вцепиться, 
мёртвой хваткой удержать. 

Мало я на что гожуся, 
хоть стать в строй всегда готов! 
Если и вооружуся, 
то уже не до зубов. 

Пусть мои привычки грубы, 
только нет уже одной: 
лихо цвиркать через зубы 
набегающей слюной. 

Я любил ловушки ставить, 
каламбурить и острить, 
тут же – ни позубоскалить, 
ни по-свойски подкусить. 

(Кто-то думает: "Отлично! – 
можно будет палец в рот 
класть ему". Как неэтично, 
негигиенично, вот! 

Но никто не угрожает 
зубы мне пересчитать, 
потому что понимает: 
глупо этим угрожать. 

Я могу воды напиться, 
что холодная, как лёд, 
так как мне от той водицы 
зубы, знаю, не сведёт). 

Песню, иль стишок исполню – 
пропущу одну из строк. 
Если что-то я и помню, 
то уже не назубок. 

(В школе же – не вру нисколько – 
я учился – будь здоров! 
Так зубрил, что тексты только 
отлетали от зубов!). 

Спорю ли, клянусь азартно, 
ставя на кон честь свою, – 
не могу, как ни досадно, 
я воскликнуть: "Зуб даю!" 

И монету – не того ведь, – 
не попробовать на зуб, 
чтобы качество одобрить, 
иль, напротив, дать отлуп. 

Так при всём моём желаньи, 
сообщу прискорбно вам, 
ныне прежние деянья 
мне уже не по зубам. 

Было: до седьмого пота 
я вершины штурмовал. 
И на чём-то, обо что-то 
я все зубы обломал. 

Грыз я и гранит науки, 
грыз и в косточках гранат… 
Не могу я слушать, други, 
как сквозь зубы говорят. 

И, хотя питаюсь мало, 
был бы рад, хлебая суп, 
если б что-нибудь попало 
мне хоть на один бы зуб! 

А младенцу, приносили 
мне подарки на зубок. 
И бывало, что просили: 
"Чок-чок – зубы на крючок!" 

Грустно тюбик с пастой пенной 
в ванной трогаю порой. 
Был я раньше полноценный, 
а теперь – ни в зуб ногой. 

Лишь одно мне душу греет: 
нету в челюстях нытья. 
Если кто-то зуб имеет 
на кого-то, то не я.